– Но если ты с ним едешь, то и я, – сказала Энни, быстро присоединяясь к Синдре.
Эти двое просто сведут его с ума, но действительно безопаснее их, наверное, захватить с собой.
– Ладно, – сказал он, соглашаясь. Он вышел из комнаты и оглянулся. Уверившись, что никого нет, он подогнал машину как можно ближе к двери. Затем, все еще зорко озираясь вокруг, он вытащил тело из комнаты и ухитрился втиснуть его в багажник.
К тому времени, как все было кончено и они сели в машину, нервы были на пределе.
– Мы должны выглядеть так, как будто ничего не случилось, весело и спокойно. Если нас что-либо задержит, чтобы то ни было, ведите себя как ни в чем не бывало, понятно?
Он осторожно повел машину по веселым, сверкающим неоновой рекламой улицам города, доехал до тихих пригородных улочек, и, наконец, началась пустыня. Затем он молча ехал еще полчаса, прежде чем взять в сторону от дороги. Он вынул тело и тащил его, как ему показалось, целую вечность по песку. Потом вырыл руками неглубокую могилу.
Когда он все сделал, то свернул пропитанное кровью одеяло и отнес его в машину.
– Мы закопаем его в другом месте, – сказал он, бросая его в багажник. – Не надо, чтобы осталась хоть какая-то связь между мертвым телом и гостиничным одеялом.
– А пистолет? – спросила Синдра.
– Я выброшу его по дороге в Лос-Анджелес.
– Все это кошмар какой-то, – сказала Энни, покачав головой. – Лучше бы мне никогда с вами не знаться.
– Но ты, милая, нас знаешь, ты участница того, что произошло, так что заткнись, – грубо ответил он, не в настроении слушать больше ее жалобы.
Через несколько минут они были на пути в Лос-Анджелес.
– Я сделал ошибку, – сказал Оливер Либерти.
– Извините? – ответила Лорен.
Они сидели в элитарном нью-йоркском клубе за рюмкой коньяку, а Пиа и Хауэрд, тесно прижавшись друг к другу, танцевали. В комнате, обитой темными панелями, плыли звуки песни «Эти краткие, краткие утренние часы» Фрэнка Си-натры.
Оливер попыхивал длинной тонкой сигарой – она шла к его орлиному профилю.
– Я сказал вам, что совершил ошибку, – повторил он.
– Какую же? – вежливо поинтересовалась она.
– Когда меня оставила жена, я был очень зол. Мы жили больше тридцати лет, но однажды она решила, что с нее хватит. Она внезапно стала феминисткой, а я ее врагом;
– Нехорошо.
– Этим мало что сказано, моя дорогая.
– Поэтому вы познакомились с Опал?
– И сдуру на ней женился.
Лорен не была уверена, что все это ей интересно слышать. Сидеть вот так, в ночном клубе, и слушать рассказы дядюшки Хауэрда о его неудачном браке вовсе не столь уж приятно. Но в конце концов она никуда не торопится. Они сидят в дорогом клубном ресторане с французской кухней и уже переговорили обо всем – от самых последних политических новостей до новейших мод, и хотя он не блещет молодостью, он определенно очень обаятельный человек.
– А вы уверены, что надо обо всем этом рассказывать именно мне? – спросила она.
– Но с вами я могу говорить, – ответил он, кивнув, словно этим хотел уверить не только ее, но и себя. – В вас есть что-то особенное.
– Что же это такое? – спросила она небрежно.
– Что-то такое в ваших глазах. Понимание. И давайте также не забывать, что вы очень красивая женщина.
Подумать только, сколько ей пришлось выслушать комплиментов за эту неделю!
– Я польщена, – сказала она, – но я же не психоаналитик.
– Но я и не считаю вас такой, – ответил он и кивнул в сторону танцующих. – Пойдем?
– О'кей, – сказала она, вставая.
Он потушил сигару, взял ее за руку и повел в тесный круг. Какое-то мгновение он держался от нее на довольно приличном расстоянии, а затем внезапно притянул к себе и крепко обнял.
– Я уже говорил со своими адвокатами, – сказал он.
– О чем? – спросила она. От него пахло дорогим лосьоном.
– О разводе.
– А почему вы мне об этом говорите?
– Потому что с вами легко разговаривать и я снова хочу увидеться с вами, если вы, конечно, не против, чтобы вас видели в компании пожилого человека. – Он ей улыбнулся, говоря это, и слова прозвучали легко и беззаботно.
Ей хотелось ответить ему, как она отвечала обычно: «У меня нет сейчас желания вступать с кем-нибудь в прочные отношения». Но ей показалось, что было бы самонадеянно говорить это на такой ранней стадии знакомства, и она пробормотала:
– Мне это будет приятно.
– И мне тоже, – сказал он. – Как насчет завтрашнего вечера?
У клуба их терпеливо ожидал шофер-японец и блестящий черный «роллс-ройс».
– Неплохо, а? – прошептала Пиа, пролезая на заднее сиденье, пока Оливер и Хауэрд обсуждали на тротуаре какое-то дело. – Он тебе нравится?
– Он женат, – прошептала Лорен, – и перестань меня пристраивать.
– Да, но он разводится.
– Пиа, он мне в отцы годится, а может быть, даже в дедушки.
– Ну и что?
– Сделай одолжение, перестань меня выдавать замуж. Сначала они отвезли Пию и Хауэрда, а затем «роллс– ройс»
проследовал к ее квартире. На улице она увидела белый лимузин Эмерсона, припаркованный у ее дома. Но ей больше всего на свете не хотелось бы сейчас с ним встречаться. Повернувшись к Оливеру, она спросила:
– У вас в доме есть комната для гостей? Он изумленно взглянул:
– Комната для гостей?
– Приехал человек, которого я избегаю, и э… и если я поеду с вами, меня это избавит от больших неприятностей.
– Ну, конечно, – ответил он, очень довольный, что может ей услужить.
Квартира Оливера, расположенная во внушительном старом особняке, выходящая окнами на Центральный парк, была по любым стандартам очень просторна. Потолки высокие, комнаты большие, вид из окна просто сказочный.