Синдре было только семнадцать, но она знала, что значит этот мужской взгляд, – на нее так смотрели почти все мужики, только увидев.
И этот был не исключение. Маленький, тощенький пота-скунчик с небольшой лысиной, в очках и с нервным тиком.
– Сколько лет? – спросил он, ковыряя в носу.
Да он просто интервьюировал ее! А она нанималась на место служащей в кино, чье занятие – провожать зрителей на их места. Сколько лет для этого нужно иметь? И она бойко ответила:
– Двадцать.
– Имеешь рекомендации?
– Нет.
Он прекратил раскопки и взглянул на нее через толстые стекла очков:
– Значит, рекомендаций нет? Вот пристал. Надо ему улыбнуться.
– Но это было бы моей первой работой, – сказала она вежливо.
Человек уставился на ее грудь:
– Я бы нанял тебя, но администрация потребует рекомендации.
– Но где же мне их взять, если я только-только начинаю работать? – резонно заметила она и пожалела, что надела не очень толстый свитер.
Человек поправил очки:
– Тогда рисковать не могу.
Это была уже пятая беседа за день и, может быть, пятидесятая за неделю. Ник просто явился с улицы и сразу же получил работу. А она? Нет, это несправедливо.
«Интересно, а если она напишет на консервную фабрику в Босвелл, они дадут рекомендацию?»
«Тем, кого это может заинтересовать: Синдра Анджело насиживала задницу в течение нескольких месяцев, занимаясь изготовлением прекрасных грушевых компотов, и никогда не путала банки. Она стояла на конвейере по десять часов в день, и мы платили ей самую низкую зарплату. Да, вот еще: каждый мужчина на фабрике пытался ее уложить». Нет, не надо. А кроме того, она ушла, не подав заявления. И Галлахер, начальник ее смены, наверное, до сих пор писает кипятком от злости.
Она вышла из кинотеатра и опять стала бродить по улицам. Было жарко, ноги горели. Она присела на скамейку у автобусной остановки и попыталась сообразить, что делать дальше.
«Используй свою внешность, – подсказывал внутренний голос. – Пусть твоя внешность поработает на тебя».
И тут она вспомнила то, что произошло два дня назад.
В объявлении было написано: «Нужны девушки, умеющие танцевать». Она поднялась на какой-то городской чердак и присоединилась к шеренге девушек, человек в двадцать, которых снимал на видео человек без рубашки. Кончив, он сказал:
– О'кей. Теперь нагая натура. Тот, кто не хочет раздеваться, уходите.
Синдра и еще три девушки поспешно пустились в бегство. Остальные стали сбрасывать с себя одежду.
А что бы случилось, если бы она осталась?
Она вздрогнула, не желая ничего об этом знать. Нет, она не будет маршировать голая, это не ее стиль. А у нее таки был собственный стиль. Что бы ни случилось, что бы ни произошло с ней в будущем, она всегда должна верить в себя и уважать себя, иначе она конченый человек.
– У меня есть двое друзей, и им нужна работа, – сказал Ник.
Сегодня Кью Джи был в серебристо-сиреневом вельветовом сюртуке, довольно сильно потертом на локтях. Но при этом у него был такой вид, что куда там Кэри Гранту.
– Да что ты думаешь о моем заведении? Это тебе что, благотворительное общество? – ответил Кью Джи, корча гримасу Лену, словно желая сказать: «Кто этот болван? И почему он здесь околачивается?»
Лен делал из кроличьей ляжки цыплячью котлету «Сюрприз».
– Нам разговоры здесь не нужны. Нечего сорить на кухне. Этот парнишка рта не закрывает. Он думает, наверное, что он артист.
Артист? Кью Джи сделал вид, что удивляется:
– Только меня можно уговорить нанять дерьмового мойщика посуды, который думает, что он артист.
Как обычно, они говорили все это при нем, словно его здесь не было. Да ладно, он к этому уже привык. Достаточно поработать на Кью Джи две недели, и можно привыкнуть ко всему на свете. Место это – просто дыра, но оказалось, что эта дыра пользуется популярностью. Вскоре он узнал, что Кью Джи – раскаявшийся домушник, который столько лет провел по тюрьмам, что года два назад решил покончить с преступной жизнью и открыть ресторан-бар вместе с зятем Леном, который раньше работал официантом в одном из самых модных чикагских ресторанов. Эрна приходилась сестрой Кью Джи и объявила себя главной стриптизершей. Всякий раз, когда ее не было на кухне, Кью Джи жаловался:
– Ты, Лен, должен ее уволить. Когда она начинает раздеваться, половина моих посетителей сразу же встают и уходят.
– Вот ты и скажи, – отвечал Лен, – если скажу я, она спать со мной не будет.
Клиентура Кью Джи представляла все многоцветье чикагского криминального мира. У этих людей всегда было мало времени, но у всех были деньги, и Кью Джи строго наблюдал за тем, чтобы каждый остался доволен, несмотря на Эрну и ее танец с семью шалями.
Кью Джи был добрым хозяином, который напускал на себя строгость, чтобы к нему поменьше приставали, но, несмотря на все его колкости и брань, он легко поддавался на просьбы.
Посему Ник опять повторил:
– У меня есть пара друзей, и им нужна работа.
– А я что, контора по найму безработных? – спросил Кью Джи, всплеснув руками. – Я должен платить жалованье каждую неделю девятерым, даже десятерым, если считать уборщика в сортире, который ничего не моет и не убирает. Нет, я не контора по найму, – и для пущего эффекта повысил голос: – Я не какое-нибудь дерьмовское убежище для всяких дерьмовских подростков с Востока.
– С Запада, – поправил его Ник. Кью Джи злобненько взглянул на него:
– Теперь, парень, я не могу к себе на кухню зайти, потому что ты рта не закрываешь. За что мне такое наказание?
Лен протянул руку за сигаретой, тлеющей наверху стойки, затянулся, и толстый слой пепла упал на отбиваемое мясо кролика. Но ни Кью Джи, ни сам Лен не обратили никакого внимания.