– Сегодня не работаем, – сказал он, сжимая ее влажную ладонь.
Она слегка покраснела, очень хорошо зная, что он имеет в виду.
– Но мне надо отправить письмо.
– Нет, я очень хочу.
Она беспрекословно подчинилась его желанию и стала расстегивать блузку.
Фил подошел ко входной двери, запер ее, опустил штору и повесил вывеску «Закрыто».
Он знал, что Джейн подозревает его. Несмотря на его заверения, что все абсолютно и бесповоротно кончено. Но он не мог покончить с этим. Элоиза была такая заботливая, такая щедрая и безотказная. Но самое главное, в постели она была просто неукротима – женщина без предрассудков. И Фил чувствовал себя в ее объятиях настоящим мужчиной.
Он не мог сказать, что с женой ему не бывает хорошо. Для долголетнего союза у них вполне удовлетворительные отношения, но это удовлетворение граничит со скукой. А Элоиза была другая – она возбуждала в нем страсть, на которую, как он думал, он уже не способен. Элоиза позволяла ему снова пережить острое наслаждение, как в молодости. В конце концов, ему нет еще и пятидесяти и можно, конечно, позволить себе этот последний взлет.
Недавно Джейн предъявила ему ультиматум.
– Уволь ее, – сказала она тоном, не допускающим возражений.
– Но почему? – ответил он, стараясь говорить авторитетно, как глава семейства. – Она великолепный секретарь. И ты ведь знаешь, что между нами больше ничего нет.
– Мне это совершенно безразлично, – ответила Джейн, – но я не хочу, чтобы эта шлюха была рядом с тобой.
Джейн никогда не употребляла грубых выражений, и он был потрясен, услышав от нее такое слово.
Фил знал, что уволить Элоизу необходимо, и он это сделает, но все откладывал. Элоиза была его единственной радостью: ну что у него есть, кроме нее?
Лорен и Дон сидели вместе на траве и ели бутерброд с тунцом.
– Я знаю, ты ходила с Ником, – сказала Лорен, не желая вникать в подробности, но все же ей хотелось узнать, насколько серьезны были их отношения.
– Но это было до того, как он начал встречаться с тобой, – объяснила Дон. – Как только ты вошла в кадр, все было кончено. – Она передернула плечами. – Послушай, я все понимаю. У меня было много таких парней, как Ник. Знаешь, я им нужна для затычки. Я всегда под рукой. Когда им нужно, они за мной приударяют. Но тебя он любит, а меня никогда не любил.
– Сказать тебе кое-что? – спросила нерешительно Лорен.
– Давай, жми, – ответила Дон, поглощая бутерброд.
– Это… как-то неловко говорить…
– Ха! – ответила Дон. – Мне ты можешь доверять. Ведь я все знаю. И меня ничего не смутит.
Лорен вздохнула – это был долгий и усталый вздох.
– Понимаешь, мои родители очень строгие и не разрешают мне видеться с Ником уже почти два месяца… И я не знаю, что мне делать.
– Что ты имеешь в виду? Мне ты можешь сказать. Было очень трудно, но Лорен все же сказала:
– Я… наверное… беременна.
И сказав, поверила, наконец, что это действительно так. Но, выразив вслух свои подозрения, она почувствовала, как ей сразу стало гораздо легче.
– Черт возьми! И сколько времени? Лорен не отрывала взгляда от травы.
– Почти шесть недель, – промямлила она, – и я боюсь сказать родителям. Я должна увидеться с Ником. Я должна сказать ему об этом.
– Ну, это хорошая мысль.
– Но как это сделать?
– А как ты можешь этого не сделать? Будь я на твоем месте, я бы сразу пошла на заправку и сказала бы ему. Ты не должна все это переживать одна.
– А что, если об этом узнают родители?
– Но разве тебе может быть хуже, чем сейчас? Дон была права.
– Я это сделаю, – ответила решительно Лорен.
– Может быть, вам стоит сбежать и пожениться, – сказала с воодушевлением Дон. – Очень будет романтично.
– Да, и это очень понравится моим родителям.
– Перестань о них беспокоиться. Поговори обо всем с Ником. Как я понимаю, у тебя два пути: или выйти за него и родить ребенка, или сделать аборт.
Слово «аборт» ужаснуло ее. Если у нее действительно там, внутри, живой ребенок, она ни за что не причинит ему вреда, об этом и подумать невозможно.
– А с тобой это случалось? – спросила Лорен.
– Честно говоря, никогда. Но я всегда предохранялась. Разве Ник не пользовался презервативами?
Раньше Лорен никогда бы не поверила, что сможет обсуждать такие интимности с Дон.
– Нет… он сказал, что… вовремя… э… ушел.
– О Иисусе! – воскликнула Дон с отвращением. – Никогда не позволяй им это говорить, так всегда говорят, испокон веку. Это и еще: «Ну, позволь мне только полежать рядышком, клянусь, я до тебя не дотронусь…» – Она вскочила и протянула руку. – Пойдем, вставай, надо разработать план действий. Если можешь улизнуть сейчас из школы, то иди прямо на заправку, послушай, что он на все это скажет, и тогда решишь, что тебе делать. Если повезет, ты вернешься сюда до приезда матери.
– Ты права, – сказала Лорен, глубоко вздохнув. – Ведь правда, больше нечего делать!
– Конечно, и он так же за все отвечает, как и ты. Он, задница этакая, должен был предохраняться. Ну, не беспокойся, что бы вы ни решили, я твой друг и помогу, чем сумею.
Лорен благодарно кивнула и почувствовала укор совести – ведь они с Мег говорили о Дон всякие скверные вещи.
– Спасибо, – сказала она, сжимая руку Дон, – ты замечательная. И я твоя должница.
В понедельник рано утром они добрались до Чикаго. Грязные, уставшие, голодные, но вне себя от радости.
– Вот он, мой родной город, мой родненький Чикаго, – счастливо запричитал Джои.
– Ладно, хватит петь, куда мы теперь? – спросил Ник.
– Да, куда? – повторила Синдра. – Я просто разбита.