– А когда она умерла? – тихо спросила Лорен.
– Несколько месяцев назад. И поэтому мы сюда приехали. Оказалось, что отец семнадцать лет назад женился на Арете Мэй, а потом удрал из города. Он не разводился и поэтому не был женат на моей матери законным образом. Она об этом не знала. Да никто не знал. А когда она умерла, моя тетка нас выгнала. И мы приехали сюда. Мы живем в трейлерном парке.
– И как это, жить там?
– Поверь, об этом лучше не знать. У меня есть сводная сестра, которая со мной не разговаривает, и пара сводных братьев – Харлан и Льюк, с ними порядок. Я живу с ними в одном вагончике. А здесь я торчу, пока не накоплю денег, и тогда отчалю.
– А куда ты уедешь? – спросила она, и ее глаза расширились.
– Не знаю. Может быть, в Нью-Йорк. – Он замолчал и усмехнулся: – Не хочешь вместе?
– Моим родителям это бы очень не понравилось. Он внезапно посерьезнел:
– А им и знать не надо. Мы просто смоемся… Ты только подумай о такой возможности.
Почему у нее кружится голова?
– Ты просто сумасшедший, Ник. Ведь я даже не знаю, что ты за человек.
И он взглянул на нее очень серьезно и торжественно сказал:
– Скоро узнаешь. Это я обещаю.
– Э… на Рождество будет пьеса, – пробормотал Ник, не слишком уверенный в том, что стоит об этом упоминать.
Примо развалился на неубранной постели и чесал пивное брюхо.
– Что? – спросил он, на минуту отрывая глаза от телесериала «В своей семье».
– Я говорю, что будет школьный спектакль, – повторил Ник. – И… э… один из актеров заболел свинкой, и мне дали поэтому главную роль. – Он с минуту колебался. – Я, вот… я подумал, может быть, ты захочешь пойти.
– Я тоже хочу пойти, – заныл Харлан. – И я, и Льюк.
– Нет, ты не пойдешь, – сказала Арета Мэй, занятая стряпней.
– Пойдут, – сказал Ник. – Я им займу места.
– Хочу пойти. И хочу взять Льюка, – затянул Харлан.
– Нет, – резко ответила Арета Мэй.
– Почему нет? – спросил Ник.
– Потому что мы с этими людьми не знаемся. И не собираемся сидеть в театре и глядеть, как ты будешь дурака валять.
– Но я не валяю дурака, – запротестовал Ник. – Я хорошо играю.
– Хорошо? – Арета Мэй подняла брови и криво усмехнулась. – Из тебя все равно никакого толку не выйдет, парень.
И чего это она взъерошилась? Ведь он дает ей деньги каждую неделю, больше чем Синдра и вообще кто-либо из семьи. Почему она не придирается к Примо? Ведь этот оковалок даже и не пытался найти работу.
– Я уезжаю в город, – сказал он, будто это было кому-нибудь интересно. Вышел из трейлера и сел на велосипед. Дорога длинная. Господи, как морозит! И зачем он едет, ведь сегодня воскресенье и в городе нечего делать. Все горожане с утра ушли в церковь. Потом вернутся домой и весь день просидят в четырех стенах. Аптека закрыта. Заправочная станция тоже. И кино. Что он будет делать? Прокатится что есть духу по Главной улице? Очень интересно!
И он решил, что, может быть, стоит навестить Дон, они уже порядком не виделись, и ему определенно хотелось. Во время репетиций он почти ни с кем не виделся, кроме Лорен. А к ней никак не найти подхода.
Ах, Лорен… Он не мог понять ее. Нынче она твой лучший друг, а назавтра такая неприступная и очень деловая, как будто пьеса – самое главное в жизни. Они встречались на репетициях и прогоняли свои роли. И как только репетиция заканчивалась, она уходила, потому что в машине ее всегда ждал Сток, чтобы отвезти домой.
А он воображал, что все будет по-другому после того вечера, когда они угощались тостами с сыром и кое-что порассказали друг другу о себе. Но нет. Все снова было, как прежде, до той встречи.
И он злился на себя, зачем разоткровенничался и все выложил насчет Ареты Мэй и отца. Это не ее дело. Она просто еще одна богатая девушка, такая же заносчивая, как все.
Когда он подъехал к дому, где жила Дон, ее мать сказала, что она отправилась на уик-энд. Вот это номер, теперь у него даже Дон нет, чтобы отключиться.
– А когда она приедет?
– Завтра, – ответила миссис Ковак, придерживая ярко-красную безрукавку на тощей груди. Это была худая, как рельс, женщина с мешками под глазами. И у нее была привычка все время нервно облизывать тонкие сухие губы. От нее пахло виски и застоявшимся табачным дымом.
– Но ты можешь зайти и выпить лимонаду, – предложила она.
«Иисусе, – подумал Ник, – вот бы вышла парочка, если бы они с Примо встретились: толстый и тощая, и оба полоумные».
Он отклонил предложение миссис Ковак и побыстрее убрался восвояси.
– Как ты себя чувствуешь, Деннис? – спросила по телефону Лорен.
Деннис был очень угнетен, что не сможет играть вместе с ней в пьесе.
– Не беспокойся, – сказала она в утешение, – мы постараемся обойтись без тебя, хотя будет совсем не то.
«Лгунья, – подумала она, повесив трубку. – Будет еще лучше, потому что твою роль играет Ник Анджело».
Она чувствовала себя предательницей по отношению к Деннису и в то же время понимала, что присутствие Ника угрожает ее спокойствию. Она также не могла не смотреть в его сторону, и ей нравилось играть на сцене с ним. Однако есть на свете инстинкт самосохранения, и она ясно сознавала, что просто жизненно необходимо держаться от него подальше, что было совсем нелегко; каждый раз, когда они играли начальную
сцену между Мэгги и Бриком, она ощущала, как возрастает электрическое напряжение между ними.
Но вот пришло время сыграть пьесу перед залом, который заполнили многие жители города. Она дрожала от страха. А вдруг все почувствуют то, что происходит между ними?
Сток опять яростно ворвался в ее жизнь.